Если обычную воду из под крана
заморозить как следует, она
освобождается от вредных примесей
и становится чистой.
Вот и вся сказка о Снежной Королеве.
Однажды мастер кукол куда-то поехал. Куда – куклы не знали. Он положил в небольшой
кожаный чемодан чистую рубашку, носки, записную книжку и двух кукол: плясунью Сиситу и
мага Румбóльто. В поездке куклы несколько раз представали перед публикой. Сисита плясала, а Румбольто превращал её в разные предметы и обратно.
Внутри чемодана было темно. Куклам-артистам не привыкать к этому. И все же маленькая
дырочка в коже чемодана позволяла пользоваться ею как окошком. То куклы видели, как Мастер пьёт чай в поезде, то перед ними мелькали обсыпанные снегом кусты. Ведь была зима.
Очень обидно, что чаще, чем кукол, Мастер вынимал свою записную книжку и что-то писал
в ней. Куклы предположили, что Мастер сочиняет новую сказку и, как только блокнот оказался
опять в чемодане, деревянные артисты решили его полистать.
Головы у обоих были деревянными с раскрашенными личиками. Маг Румбольто красовался
в темно-бордовой мантии в золотых звездах, черном бархатном колпаке и золотых туфлях.
Его кудрявая седая борода свисала поверх пышного воротника из алого газа. Сисита обладала
деревянными грудками, обтянутыми золотым корсетом из парчи, с двумя клюквенными
бусинами на каждой грудке. В пляске она размахивала красной капроновой юбкой, показывая
сиреневые чулки, и стуча золотыми туфельками.
Мастер действительно сочинял сказку.
Жили-были мальчик и девочка. Девочка по имени Герда, а мальчик по фамилии Каев. Они были вместе с самого детства, жили в одном дворе, закончили одну школу. Потом Каев ушел в армию, а Герда его ждала, учась на компьютерных курсах и подрабатывая в редакции одного журнала
курьером.
Когда Каев вернулся, они поженились, сняли комнату и стали опять жить вместе.
Как-то Герда принесла в редакцию несколько рисунков Каева. Их напечатали в журнале,
поместили в "Интернет", затем последовала небольшая выставка его графики, потом заказ
на оформление книги, ещё одна выставка, с которой раскупили почти все его работы. Его
приглашали на приемы и презентации, в модных журналах помещали интервью с ним, статьи
о нём. Телевидение, встречи, новоявленные поклонники, заказчики, – словом, богемная жизнь
слопала Каева, как жаба комара. В короткий срок.
Вскоре по "европам" он ездил один, а Герда всё работала в редакции, по вечерам пила чай с
хозяйкой квартиры, интеллигентной старушкой, чрезмерно разводившей цветы.
– Богема его съела, – вздыхала Герда.
– Жизнь, а не богема, – хлебала старушка.
– Он всегда знал, что он гений. И я знала, – удерживала слёзы Герда.
– Поставил себя выше жизни – получит от неё по носу, – колола сахарок старушка.
Каев возвращался из "европ" нехотя, тихо раздражаясь дома всему. Ткнувшись поочередно в
четыре угла комнаты, сразу же уезжал в свою мастерскую. Он действительно много работал, надо
было выполнять заказы, но Герда чувствовала сердцем, что любовь его к ней – увы, остыла. Они
виделись всё реже и короче. Вскоре настало время, когда можно было сказать, что их отношения
совсем прекратились.
Герда по-прежнему жила у старушки, но из редакции ушла работать сначала в цветочный
магазин, а потом в Ботанический сад, где под руководством специалистов целыми днями
возилась с растениями, участвуя в каких-то выставках и проектах.
Её любовь затаилась после ожога разлуки, превратившись в тихую ноту боли, которая звучала
без пауз, днем и ночью. Иногда в саду она намеренно не одевала перчаток, пересаживая цветы:
погружала в прохладную мокрую землю пальцы и боль утихала.
В выходной день Герда собирала вещи Каева в кучу посреди комнаты и ложилась на них. Это
был не сон и не бодрствование, не пляски мыслей, не наждак желаний, не смерть и не жизнь. Это
было н и г д е. После этого можно было пить чай с соседкой, стирать, даже читать.
Но однажды, противная, как температура в 40 градусов, к Герде явилась компания:
негодование, отчаяние и жалость к себе. Троица орала свои песни с шаманскими ритмами на
слова: за что? всегда был рядом, а теперь нет? И прочее, в том же духе, переворачивающее
внутренности. Эти "подружки" знали, что делали, потому что, через несколько дней этого ора в
голове, Герда схватила трубку, набрала телефон мастерской и, конечно же, услышала женский
голос, который любезно пошел звать Каева. И это не был голос экономки.
Благоразумная Герда, очаровательная, спокойная Герда, похожая на ангела Герда, никогда и не
предполагала, что её может сдавить стокилограммовым осьминогом ревность.
Повалил снег, заболела голова, пропал аппетит, и Герда опять была н и г д е целый месяц,
только теперь эта боль напоминала зубную. А в новогодний вечер она сказала хозяйке, что
приглашена в гости, надела изящные замшевые туфли, пальто, шарф и вышла на расцвеченную
огнем набережную. Она пошла по ней, намереваясь в конце свернуть на центральную площадь
к большой ёлке, но по дороге, видимо, замерзла на ходу. Потеряв сознание, Герда оказалась в
реке.
Каев и в самом деле очень много работал и почти забыл о Герде, а когда он познакомился с
какой-то женщиной, которая привлекла его, Герда окончательно стала воспоминанием детства.
Таких женщин, которых он выбирал, оказалось несколько. С ними всё было, как с одной,
одинаково, под копирку. Тех дам, что "охотились" на него, он не воспринимал, даже если они
хорошо маскировались: Каев интуитивно их распознавал и не приближал к себе. С теми, что "под
копирку", он тоже виделся все реже. Больше всего ему нравилось ощущение свободы.
Это было, пожалуй, единственной причиной разрыва с Гердой и дальнейшего одиночества. Он
чувствовал, что Герда страдает, но не обижается. А боль – пройдет.
В речке оказалось тепло, легко и приятно. Ещё было нё все ясно видно, - только весёлые
огоньки в тумане, - пахло сдобными пирогами, где-то слышался праздник - смех и музыка.
Герда почувствовала, что опрокидывается на спину, как-то мягко и сладко, в наполненную
золотым светом лодку и плывёт.
– А это не гроб? – спросила она с улыбкой и лодка ей ответила:
– Полежи здесь свободно, почувствуй себя женщиной, наконец.
Герда увидела на себе, словно парящее, тонкое платье из сияющей перламутром сеточки,
усыпанное живыми белыми розочками. Вдруг платье растаяло, и Герда ощутила себя
обнаженной, голой, лежащей на мягких белых розочках. Она потянулась, тело, словно разломило
в неге, как раскрывающийся цветок.
– Мы плывем к нему? – спросила она добрую лодку, но вдруг всё исчезло и Герда оказалась
на зеленой лужайке. Она села, оглядываясь. В это время чьи-то ароматные ладони закрыли
её глаза. Это была старушка – хозяйка по квартире. Она улыбалась и придерживала рукой
платье "помпадур", старое, разрисованное цветами, но очень красивое.
Герда, оказавшаяся теперь в длинной белой рубашке, встала и пошла за старушкой в её
садик. "И здесь цветы, как на работе и дома," – подумала Герда, усаживаясь в беседке к столику с
чаем.
– Попробуй вишни, – сказала старушка, не снимая за столом своей шляпки, похожей на
плетеную сковородку.
– Я хочу пить, – сказала Герда и потом, словно кто-то выдавливал из неё эти слова, а она их
повторяла, как кукушка в часах.
– Пей! – сказала хозяйка и расколола сахарок. С этим звуком всё опять переменилось. Герда
лежала в своей кровати дома, а соседка поила её липовым чаем.
Выяснилось, что Герду сразу же выловили из речки и отвезли в реанимацию. Несколько дней
назад её вернули домой долечивать воспаление легких. Герда изредка являлась в сознание:
добрая старушка ухаживала за ней, как родная мать. Жизнь в городской квартире казалась ей не
совсем необходимой, а все самое интересное длилось дольше, и было очень реальным. То, что во
сне.
– Он умер? – спрашивала Герда ласточек над рекой.
– Его нет на небе, – чирикали они.
– Наши корни в земле, – говорили цветы, – но там его нет.
– Куда он денется? Вернется! Мы его подождем здесь, да? – ворковала старушка-садовница и
взбивала для Герды "красные шелковые перинки, набитые синими фиалками".
Со временем Герда, видимо, так надоела всем окружающим существам своими расспросами "о
нём", что был устроен мягкий цветочный суд.
– Чувствуешь ли ты к нему страсть? – жарко спросила огненная лилия.
Герда представила себе "страсть" и сказала:
– Нет.
– Он – твой рыцарь, и уехал в далекие края. Ты сможешь ждать его на балконе много лет? –
коварно обвился вокруг ноги розовый вьюнок.
– Нет, не смогу, – с ужасом призналась себе Герда.
– Представь себе нежнейшую семейную идиллию с тремя хорошенькими детками, собачкой,
качельками… – напевал подснежник.
– Нет, наверное, – с удивлением обнаружила Герда.
– Может быть, как-то очень красиво умереть вместе? – всхлипнул гиацинт.
– Упаси Бог! – Может, лучше любить себя? – предложил нарцисс.
– Не знаю, – устало ответила девушка.
– Значит, он тебе как брат, – заключила старушка-прокурор, и суд закончился.
Приговор суда был так ужасен своей неожиданностью, что Герде захотелось убежать, что у неё
легко получилось. Теперь вокруг были одни камни. Не то чтобы и травы, но даже деревьев не
было видно. Зато на одном камне сидели две фиолетовые вороны, размером с медведя.
– Где Каев? – спросила Герда и вороны, оказавшиеся в роликовых ботинках с серебряными
шнурками, с ветерком двинулись по дороге к вершине горы.
Там возвышался замок. Герда побежала за ними. Её старинное красное платье трепал ветер.
Когда стемнело, зажглись звезды. Они добрались до ворот замка и проникли внутрь в кромешную
тьму.
– А Каев здесь?
У ворон в темноте светились глаза. Здесь все было из камня: лестницы, стены, мебель, стража.
Вдруг вороньи глаза исчезают и Герда стоит на пороге комнаты, озарённой жаром камина.
Ступая по мягкому ковру, она входит и видит на высоком шелковом ложе под алым балдахином
красивую голую женщину, с раскинутыми руками-ногами, а с нею рядом… Каева! Голого и
прекрасного, ласкающего эту женщину! Они не видят Герду, а она стоит и мысленно говорит
осьминогу внутри себя: "Пошел же вон, наконец". Ей становится просто неудобно, как нечаянному
свидетелю чьей-то близости.
Вдруг женщина замечает Герду, но та делает почтительный реверанс и говорит:
– Простите. Я вижу, как вы прекрасны, и как он любит вас. Ещё раз простите меня, я искренне
желаю вам счастья!
Герда склоняет голову и чувствует только благоговение перед любовью. Уходя, она замечает,
что это был не Каев, а другой, совсем не похожий на него мужчина. Он вместе со своей
возлюбленной одаривает Герду роскошной серебристой шубкой и сапожками, а дама дарит
шкатулку с драгоценностями и маленькую теплую карету.
– Я еду к Каеву, какое счастье! – думает Герда и правда испытывает счастье.
Вся карета заставлена корзиночками со свежими фруктами и сахарными крендельками. Герда
сладко дремлет. Стук в дверцу прогнал сон.
– Войдите! – с удивлением сказала Герда, ведь карета неслась быстро и весело.
В тот же миг напротив Герды появилось существо женского пола, ничем не примечательное.
Оно не вызывало жалости, но и не пугало. Оно просто попросило бесцветным голосом отдать "ей"
всё: шубу, еду, карету с лошадками. Герда отдала. Просит же человек. Одна мысль не давала ей
покоя: на чём двигаться к Каеву? Словно прочитав эту мысль, существо подарило Герде глиняную
фигурку зайца и растаяло вместе с каретой, крендельками и всем остальным.
Заяц на ладони Герды чихнул и раздулся до размера автомобиля. Он оказался, к тому же,
липким: Герда никуда не упала, когда он с нею на спине рванул скачками в поле. Когда до леса
осталось несколько скачков, у зайца вдруг вытянулись рога и он стал совсем похож на оленя.
Следующий скачок был последним, ибо "олень" со всего маху врезался лбом в дуб, взорвался, а
у Герды в глазах вспыхнуло очень красивое северное сияние. Это соседская старушка зажгла на
столике у кровати Герды ночник.
– Выпей-ка мое лекарство, дорогая, – сказала она, подавая Герде чай из трав.
– Спасибо, – Герда почувствовала от чая тепло в спине. – Мне гораздо лучше.
– Завтра приедет мой сын, – улыбалась старушка, пощипывая свой пуловер английской
шерсти. – Из Финляндии.
Старушкин сын от финна-мужа жил в Финляндии. Герда поправилась и он увез её к себе, в
большой деревенский дом на берегу залива. Кроме них там никого не было. Финн ловил рыбу и
ездил на вызовы, (он оказался врачом), а Герда стала разводить цветы. Чтобы не лежать пластом
и не думать о Каеве.
Естественное стремление человека к свободе перешло у Каева разумные пределы. В конце
концов, он оказался совсем один, испортив отношения со всеми. Но самым скверным было
исчезновение Музы. Она как-то незаметно упорхнула, оставив Каева в таком мраке, что можно
было нащупать только бутылку. К счастью Каев не пил вообще, не запил и теперь, а выпил
всего лишь один раз. Но он напился так, что даже его Муза, находясь в это время очень далеко,
содрогнулась, поёжилась и вздохнула печально.
"Лишнего" Каев "взял" в ресторане "Малиновые ручьи", где отовсюду лилась струйками,
потоками, ниточками и ленточками подсвеченная розовая вода. Сознание исчезло в момент
выдачи Каеву пальто в гардеробе ресторана. Вместо того чтобы взять машину, он спустился в
метро. На конечной станции кто-то вывел его на улицу и посадил в пригородный автобус. Каев
сошел с него на какой-то остановке прямо в сугроб и уснул.
Следующий автобус высадил тетку с сумками. Она увидела торчащие из сугроба ноги. Она
орала от страха, пока из следующего автобуса не сошёл мужик и они оба начали ловить машину.
Как ни странно, но Каева забрала белая "ауди", куда его впихнули тетка и мужик. За рулем сидела
женщина в белой шубе и белых перчатках.
Утром Каев проснулся от тошноты. Он лежал на заднем сидении "Ауди", под головой у него
была подушка, ноги торчали в открытую дверцу. Машина стояла в кирпичном гараже, скорее,
похожем на мастерскую художника: на стенах висели картины, под потолком – плетеный абажур.
Было тепло, а в окно виделся заснеженный куст калины с ягодами.
Во дворе Каев определил, что находится на чьей-то даче. Толпа заснеженных ёлок окружала
каменный дом. Каев прошел по расчищенной дорожке к крыльцу, немного подумал, толкнул
дверь и сразу почувствовал аромат горячего кофе. Его приятно замутило.
– Входите, смелее, – услышал он спокойный женский голос, налег на дверь, вошел и обомлел.
Он оказался в небольшом холле, перед ним стояла большая белая собака с человеческим
взглядом телохранителя, а за нею – её хозяйка. "Она была так хороша! Он и представить себе
не мог более умного, более пленительного лица". На ней был огромный вязаный из кроличьего
белого пуха халат с перламутровыми пуговками, застегнутый до подбородка, с широкими
рукавами. Каев-художник отметил большие светло-серые глаза, словно наполненные холодной
прозрачной водой северного моря, слегка полные бледно-розовые губы, золотисто-пепельные
волосы. "Королева", – промелькнуло у него в голове.
Стал ли он её пленником? Добровольно. Он потерял счёт времени, внешний мир – свою
значимость. Влюбился? Вряд ли этими словами можно было определить его состояние
благоговения рыцаря, пажа перед Королевой, которое охватило Каева. Вот вам Полярная Звезда –
попробуйте влюбиться.
На первом этаже пол был белого мрамора с белыми медвежьими шкурами, а комнаты всего
две: столовая и кабинет. Второй этаж был устлан белым шерстяным ковром: комната и ванная,
с короткой лесенкой в небольшую башенку со спальней Королевы. Столовую сторожили белые
скульптуры гномов – один на плечах другого.
Корзину с едой приносила какая-то женщина, оставляла её в прихожей на столике и исчезала.
В кабинете, кроме книг и камина, стояло сухое дерево, упираясь ветвями в потолок, кресло и
небольшой письменный стол.
Всё в этом доме было удивительно и просто, а роскошь заменял вкус.
Кроме пса, в доме обитал белый кот и белая курица, которая вела себя очень тихо и мудро, а
гадить ходила исключительно во двор.
Большую часть дня Каев был предоставлен себе. Однажды скука толкнула его к книгам. Он
погрузился в чтение и потом каждый день после завтрака уходил в книги, как заколдованный.
Библиотека Королевы содержала что-то завораживающее сознание. Вскоре Каев стал
зачитываться текстами, написанными на совершенно незнакомых ему языках. Голова его, как
компьютер, загрузилась таинственными знаниями об истории земли и других планет, звезд,
галактик. Он наполнился невероятными понятиями о невероятном, как рождественский гусь
черносливом.
К вечеру Королева выходила из своей спальни в башне, куда Каев не смел даже заглядывать,
они ужинали и вели беседы, которые были как бы продолжением заколдованного книгами
состояния. Однажды Королева рассказала сказку:
- На дне океана лежала двустворчатая ракушка. Вокруг неё в странном танце плавали
ныряльщики и она читала их мысли: жемчуг, жемчуг...
« Какой жемчуг? - думала ракушка, - где они его увидели? Я его не вижу, никогда не видела,
ничего не хочу о нем знать!” И она уснула. А внутри неё, нелепого, шершавого, известкового
чемоданчика, набитого слизью, таилась жемчужинка...
Ловец жемчуга бросил ракушку в корзину, потом её вскрыли ножом. Свет был такой
яркий, что она потеряла сознание. Ракушку выбросили, она подсохла, остатки слизи вылизали
мухи, а створки подхватил мальчишка и запустил ими в другого мальчика, но промахнулся.
Чемоданчик шлёпнулся на дорогу и по нему проехала машина. "Так я - жемчужина?!” - подумала
перламутровая бусинка, удобно устроившись в короне короля.
– А я пустой. Я пуст, Королева,- сказал Каев, - ведь не в каждой ракушке есть жемчуг.
– Иди за мной, - стеклянно- повелительно сказала Королева и подвела Каева к большому
зеркалу.
Каев заглянул в него и ледяной ужас снежной сороконожкой пополз по спине: в зеркале он
никого не увидел.
– Тебя нет пока, - cказала Королева.
– Пока?!. – Пока в тебе нет любви, тебя нет. Тебя н и к т о не видит, потому что ты не светишься.
Ты темный во мраке, поэтому тебя и не видно. Тебя видят только те, кто тоже во мраке не
светится.
Голова Каева трещала, как телевизор после окончания передач и он не заметил, как оказался в
башенке, в спальне самой Королевы, в её глубоких белых перинах. Она лежала рядом и её волосы
закрывали его, как сугроб, а глаза сияли полярными звездами.
– Ну как, плохо без Бога? - спросила она.
– Без Бога? Причем тут... Мне просто плохо...
– А кто Он для тебя? Каев замялся.
– Никто,- вежливо сказал он.
–Сирота,- тихо прозвенел голос Королевы по ту сторону окна.
Вдруг она плавно вскинула руки и потянулась. Каев почувствовал озноб.
– А хочешь, - её голос взлетел птицей вместе с Каевым над всем дачным поселком, - хочешь, я
подарю тебе пару волшебных коньков и весь мир впридачу?
Он впервые услышал её смех: обаятельный ксилофон из сосулек.
– Я тебе помогу,- она наклонилась над его лицом.
- Скажи, без чего бы не было тебя?
– Без ... жизни, наверное.
– Ну, ладно, браво, мальчик мой , - улыбнулась Королева.
- А без чего ты не можешь жить? Подумай.
Тут она поцеловала его между глаз мягкими резными губами. К горлу Каева подкатила дурнота
такой силы, что показалась немыслимым блаженством и голова почти с облегчением определила
этот миг, как пришествие Смерти. Она улыбалась ему нежно и казалась самым любимым
существом на свете. И Каев почувствовал, что нет смерти как конца жизни. Нет пределов!.. Что за
дивное чувство разливается по всему его существу! Да, существу, а не телу! Каев был больше, чем
его тело, огромен и легок, радостен и... в е з д е! Он был повсюду и нигде!
– Я ... не могу... без Любви...
Вселенная превратилась в хоровод поющих цветочков, перемешанных с искрящимися
хлопьями снега, бриллиантовой россыпью огней.
Каев открыл глаза. Он лежал у шоссе в глубоком снегу. Было темно. Столпившиеся над ним
звездочки на небе улыбались ему бриллиантовыми глазками.
"Бог и есть Любовь. И Он везде. Любовь - совершенство. Совершенство - это Гармония. И
только это есть смысл жизни.”
Кто-то снаружи или внутри Каева закончил свой урок. Прошлое перестало иметь для него
значение и будущее не занимало его. Он улыбался и не шевелился.
– Какое счастье! - молча пел он весь.
Он не сник, когда старушка-цветочница сообщила ему о нахождении Герды в Финляндии.
Удивительное дело, какая же уютная эта жизнь! Это тепло старой квартиры, эта пряничная
старушенция, горы её горшков с розами, треснутый кафель в ванной, ласковая вода и мыло,
пьянящий чай и сыр!
Каев не удивился, когда стукнула дверь и в прихожей явилась Герда: он знал, что она вернется.
Он обрадовался. А она уронила чемодан не от неожиданности встречи, а потому, что она увидела
д р у г о г о Каева, она его таким никогда не знала, а только желала в мечтах. Он обнял её,
снежинки вспорхнули с её волос и растаяли во тьме.
– Каев, милый мой Каев, наконец-то я тебя нашла!
Старушка в своей комнате улыбалась распустившимся розам, осторожно вскапывая вилочкой
землю в горшках, и говорила им:
– Завтра Рождество!.. А в темноте прихожей, в старом зеркале отражались двое...
– Румби, а как верить в Бога? - спросила Сисита.
– Только вести образ жизни, - со значением произнес Румбольто деревянным ртом.
– Зачем?
– Выгодно, - поразмыслив, сообщил маг-затейник.- Воздается по вере.
– Значит, если я верю в любовь...
– Встретишь. Но лучше не ждать: хочешь любви - люби, - одна из звездочек на мантии мага
замерцала.
– Румби, мне надо начать любить жизнь. Это так хорошо! И выгодно: односторонней любви же
не будет, раз везде гармония.
– Приятные хлопоты, - жмурился деревянный, - только не торгуйся.
Mастер шел по хрустящему ковру снега, придерживая поднятый воротник пальто. В
чемоданчике, закутавшись в его рубашку, спали Румбольто и Сисита.
А вокруг жил мир Любви. Кое-кто в этом мире еще дремал, как куклы в чемодане и жемчуг в
ракушке. Но некоторые уже проснулись и чувствовали себя его неотъемлемой частью.
Авторские права © 2007-2011 Елена Трещинская . Все права защищены.
Использование материалов сайта для коммерческих целей запрещено.
